Мартин Скорсезе: первый фильм в 3D россияне сняли в 1940-х годах

Он один из тех одержимых, кто не берёт творческих отпусков и не останавливается в работе ни на минуту.

«Если у меня есть идеи, а вокруг продюсеры, готовые внести деньги, - почему бы не снять что-нибудь ещё?» - говорит Мартин Скорсезе. Узнав, что я записываю интервью для российской газеты, он замечает: - Знаете, я был в Москве в 1984 году, и мне очень понравилось то путешествие. Я ездил с продюсером Майклом Пауэлом сниматься в фильме «Анна Павлова». Никогда не забуду, как в первый вечер в Москве наш гид повёл нас на ужин в ресторан. Мы прошли через Красную площадь, и я оцепенел от красоты...

«АиФ»: - В вашем новом фильме «Хранитель времени» Париж выглядит очень красивым. Могли бы вы сделать Москву такой же красивой?

М.С.: - Когда я увидел собор Василия Блаженного, - вы только не смейтесь! - он уже тогда выглядел так, будто я смотрю фильм в 3D. Эти волшебные маковки куполов, яркие цвета, падающий снег - я никогда не видел ничего настолько сильного. Так что, вполне возможно, я его ещё сниму...

«АиФ»: - Вы давно знали о формате 3D. Почему освоили эту технику только сейчас?

М.С.: - У этой технологии было много проблем - и стоимость, и качество картинки. Нужен был Джеймс Кэмерон, который первым пошёл на риск создания высокобюджетной картины в этом формате, чтобы инвесторы поверили: да, им действительно имеет смысл платить сумасшедшие деньги. Кстати, россияне снимали в 3D очень давно. У вас ещё в
1940-х годах был очень интересный фильм о приключениях Робинзона Крузо - чёрно-белый, но уже в 3D. Это был первый фильм в стерео, который я увидел в жизни.

«АиФ»: - Какие возможности даёт этот формат? Что вы не могли бы сделать в двух измерениях?

М.С.: - Прежде всего я смог переместить зрителя внутрь картины, перенести взрослых в мир детского воображения. Потому что Париж в фильме - воображаемый. Когда ты ребёнок, ты всё видишь по-другому. И потом, когда ты, взрослый, приходишь туда, где бывал ребёнком, - всё выглядит иначе, оказывается, что многое ты сам тогда додумывал, дорисовывал в воображении, которое у каждого ребёнка богатое. И три измерения позволяют дорисовать на экране все эти волшебные детали.

«АиФ»: - В фильме вы показываете историю жизни забытого режиссёра Жоржа Мельеса. Но внимательный зритель заметит в нём черты и Бастера Китона, и Чарли Чаплина...

М.С.: - Вы удивитесь, но моё поколение вообще почти не видело немого кино, потому что плёнки находились в плачевном состоянии. Я смотрел кое-что из Чаплина, но что происходило на экране, понимал с трудом: картинка была в царапинах, с прыгающими кадрами... Вообще-то я был больным ребёнком, астматиком, и вместо футбола или походов на природу ходил в кино. Поначалу меня вдохновляли американские и британские фильмы 1950-60-х годов. Но потом открыл для себя итальянский неореализм, фильмы Ингмара Берг­мана, россиян - Калатозова, Чухрая, Тарковского, Климова. Их было очень много, все страшно талантливые экспериментаторы. Но ключевой фигурой для меня был Джон Кассаветис, который потом стал моим наставником. Он показал, что делать фильмы можно на улицах, без громоздкого оборудования, с маленькой камерой - это дало нам, юнцам, большой толчок.

Что касается Мельеса, его жизненная история удивительна. Жорж Мельес снял около 500 фильмов, но его разорила Первая мировая война, когда его киноплёнки заставили переплавить на целлюлозу для армии. Он стал продавцом игрушек в мелкой лавке на вокзале Монпарнас. И вся толпа парижан, которая когда-то носила его на руках, проходила мимо, даже не узнавая бывшую звезду. Только к старости энтузиасты разыскали по подвалам и чердакам около 50 его фильмов, нашли и самого Мельеса, которого давно считали погибшим на фронте. Это фантастическая биография, которой я сам, как режиссёр, очень сопереживал.